Малаколог

ПУСТЬ!
Клеком клекочет Европа,
видя, что не по дороге,
Той от Тилля до Венца,
толпами конхологов проторенной,
А сбивая замки, руша крепости,
форсируя реки и горные отроги,
Идет на Берлин и Париж
метод компараторный.

Выпучат глаза, читая новую
фауну моллюсков Германии,
ключи к митилидам Атлантики,
Акролоксид ревизию – книжищу двухпудовую
иллюстрированный каталог
по трем тысячам прудовиков Голарктики.

А захочется Вам понять, что в чек-листе стостраничном настрочено,
Приезжайте в Библиотеку зинА, и нашу литературу учите.
Все возражения присылайте нам на наш @дрес рабочий,
Это не дом и не улица, найдете, коль захотите.

***
А если войной иМ на Нас пойти захочется /перехочется, перетерпится/
Что
их
20
катушек
против наших тыщ-щ-щ-щ необъятныХ! –
– !от ДнепрА до ЯИка вставшиХ
– !армий суровыХ
– !европейско-сибирскиХ
– !радулами клацающиХ
их изнеженных в роскоши метапопуляционной утопающ-их гибридизирующ-их клептонизирующ-их мы из рек бурлящих и горных озер сверкающих загоним в ад экстремальных (ЧТО НЕ ХОТИТЕ ТАКИХ РЕФУГИУМОВ!!!???!!!) биотопов гипертрофных прудов горячих родников сЛОВЕНИИ талых луж на поверхности вечных льдов фЕННОСКАНДИИ и никогда не вернуться вам при всем вашем везении в буржуазные аЛЬПЫ, истоптанные геями парки кРОЙЦБЕРГА, не вдохнуть прокуренный воздух гОЛЛАНДИИ

И взлетев КАК ПТИЦЫ над шаром земным вертящимся,
Словно гигантский кальмар, в цистерну с чистым спиртом опущенный,
Мы посмотрим на адский котел в костре, раздуваемом ангелами падшими,
Через окуляры огромного бинокуляра на столе создателя всего сущего,

Где,
Не знающие законов МКЗН
и Латинской грамматики,
В ВО-ПЛЯ(Х..) корчатся
№умерические
хе[-хе]мосистематики.

ВЕЛИКОЛЕПНО!!!

Это, собственно, фрагмент из более широкого цикла моих текстов:
"Хрестоматия по мировой литературе в адаптациях для биологов"
Сейчас выложу еще тексты

Античный акростих

Доминировали:
Rapana thomasiana,
Urochorda genu sp.,
Gibbula sp.,
Mnemiopsis leidei,
Orchestia sp.,
Jaera sarsii,
Noctiluca sp.,
Eriphia verrucosa,
Sagitta sp.,
Также
Oтмечены
Insecta genu sp.,
Tellina sp.,
Chironomus sp.,
Hyale pontica
Isopoda genu sp.,
Tritia reticulata,
Atherina sp.,
Theodoxus sp.,
Glycera sp.,
Idotea sp.,
Donax trunculus,
Retusa sp.,
Oscillatoria sp.,
Beroe ovata,
Idotea baltica,
Oikopleura sp.,
Labidocera sp.,
Obelia sp.,
Gobius sp.,
Aurelia aurita,
Talorchestia sp.,
Embletonia pulchra,
Zanikhellia sp.,
Ischnochitonida genu sp.,
Setia valvatoides sp.,
Veneridae genu sp.,
Scorpaena porcus,
Echinogammarus sp.,
Ophiothrix sp.,
Nephtis sp.,
Idulia sp.,
Sphaeroma sp.,
Klebsiella sp.,
Halacarus sp.,
Oithona sp.,
Ziziphinus sp.,
Haminoea sp.,
Ischyrocerus sp.,
Carcinus sp.,
Acartia sp.,
Crangon crangon,
Diogenes pugilator,
Venus gallina,
Engraulis sp.,
Pandalus kessleri,
Rissoa sp.,
Ophelia sp.,
Brania clavata,
Yoldia sp.,
Phyllophora sp.,
Limapontia sp.,
Arca sp.,
Nitzchia sp.,
Kellya sp.,
Tergipes sp.,
Ophidion sp.,
Nereis succinea,
Amphioxus lanceolatum,
Irus irus,
Zostera marina,
Ruditapes sp.,
Eriocheir sinensis,
Invertebrata genu sp.,
Schizopera sp.,
Actinotoe clavata,
Ceramium sp.,
Oligochaeta genu sp.,
Spisula sp.,
Trachinus sp.,
Rhizomastigina genu sp.,
Omalogira sp.,
Vertebrata sp.,
Ulva sp.,
Ceratium sp.,
Halliella sp.,
Tursiops truncates,
Odostomia sp.,
Porifera genu sp.,
Ophiura sp.,
Gammaridae genu sp.,
Loripes lucinalis,
Ovatella myosotis,
Thunnus thunnus,
Iphinoe sp.,
Lentidium mediterraneum,
Tricolia sp.,
Ectocarpus sp.,
Lisa sp.,
Ostrea edulis
Amphiura sp.,
Hydrozoa genu sp.,
Infusoria genu sp.,
Limnoria sp.,
Leptocylindrus sp.,
Alvania sp.,
Pectinoria sp.,
Oriopsis sp.,
Neogobius kessleri,
Teredo sp.,
Abra ovata,
Radiolaria genu sp.,
Hydrobia sp.,
Annelida genu sp.

Французский фривольный роман эпохи просвещения

- Итак, дорогая Жюстина, не хотите ли Вы закончить этот чудный конференционный день занимательной игрой, не игрой даже, а изысканным интеллектуальным развлечением?
Жюстина задумалась. Несмотря на ее добродетельность (столь редкую в наши дни, когда все слои общества от бродяг, живущих в трущобах до сильных света сего пронизаны всевозможными пороками), до нее доходили слухи о нравах, царящих на молодежных конференциях. С другой стороны, она была наслышана о Жульене, как о блестящем собеседнике и, вообще, весьма учтивом и галантном кавалере. Желание познакомиться с ним поближе пересиливало ее смутные опасения.
Жульен рассказал ей правила игры – Жюстина должна была называть по очереди какие-нибудь общепринятые в кругу биологов концепции или гипотезы, а он, в свою очередь, должен был их высмеять с помощью забавных аллегорий. Если ему это удавалось, Жюстина лишалась на свой выбор какой-либо части туалета, которая становилась фантом; если же его остроумие давало сбой, он возвращал один из фантов и выполнял загаданное на него желание.
- Ну, что ж, вот вам первая тема: «принцип конкурентного исключения Гаузе».
- Ах, Жюстина… Представим себе конференционный фуршет. При однообразном континууме внешних факторов, все кто на нем находятся, в различной степени подвержены их действию. Тот, у кого шире череп, сильнее потеет под париком и больше теряет энергии из-за большей суммарной поверхности кожи; тот, кто ниже ростом – тратит меньше энергии на перемещение вилки, поскольку он ближе к столу. Следовательно, мы сами определяем экологическую нишу, и она не существует вне нас и нашего сознания, а как тогда кто-то другой может вытеснить нас из нее? Да, кто-то может нас отодвинуть от стола и не дать насытиться или быстрее перемещаться и питаться, но здесь будет работать уже совершенно другой принцип, нежели понятие ниши. Теперь предположим, что в зал во время фуршета забежит собака и попытается что-то съесть со стола. Сможет ли она вытеснить нас из зала? Смешно даже обсуждать это. Но вот вытесним ли мы ее оттуда – произойдет ли гаузовское «полное вытеснение»? Скорее всего (особенно, если фуршет будет в полном разгаре), вытеснять ее никто не станет, напротив, ее будут закармливать со стола, гладить, тискать, а под конец фуршета даже поить коньяком из блюдечка. Причем, возможно, из-за этого некоторым наиболее скромным участникам конференции коньяк и не достанется. То есть, при подавляющем численном превосходстве участников конференции над собакой, внутривидовая конкуренция вытеснит межвидовую!
- Вы правы, Жульен. Собственно, вчера так и произошло, а мне так хотелось попробовать коньяк. Я его никогда не пила.
- Не огорчайтесь Жюстина. У Вас еще все впереди, а вот я вчера так надрался с этим псом, что это не могло не отразиться на моем здоровье. Вот подумайте, у кого из нас больше шансов благополучно дожить до преклонного возраста и оставить по себе многочисленное и здоровое потомство? Дарвин, Гаузе, Хаббел – все они против меня. Что может утешить меня в этой ситуации, кроме разве вот этой прелестной ленты с Вашей шляпки?
Жюстина засмеялась и отдала Жульену первый фант. Мало-помалу она увлекалась игрой. Заданные темы и остроумные ответы сыпались один за другим, пока она не обнаружила, что на ней осталось не так уже много вещей. Она поняла, что после следующего проигрыша ей придется снять туфельку, а стало быть, обнажить ножку, не прикрытую ничем, кроме полупрозрачного чулка. Жюстина почувствовала, что стоит на краю пропасти: ее щеки горели, а сердце стучало в груди, разрываясь между неведомым ранее томлением и девичьей стыдливостью. И тут, перед лицом той опасности, что подстерегает любую девушку, впервые приехавшую на молодежку, она овладела собой и легко нашла выход из сложной ситуации.
Она обворожительно улыбнулась, поманила Жульена к себе и шепнула ему на ухо очередную тему: «сгущение жизни в контактной зоне между морем и сушей как рефугиум и место эволюции мейофауны». Это был удар ниже пояса – вышеозначенная концепция была разработана академиком столь уважаемым и столь покровительствующим молодым ученым из института Жульена, что, покусившись на нее, он навсегда уронил бы себя в собственных глазах и утратил бы право на доброе имя в кругу своих друзей и коллег. Как ни была обворожительна Жюстина, но он не мог поступить иначе, нежели вернуть ей один из фантов.
Жюстина взяла фант и заявила, что на него было загадано, чтобы Жульен покинул ее комнату и весь вечер просидел у себя в номере. При этом она намекнула ему, что на следующий вечер он может нанести ей повторный визит, с условием, что он не будет вовлекать ее более в столь опасные игры (выполнил ли Жульен данное обещание, мы расскажем читателю в следующей главе).
Жульен вышел из комнаты посрамленный, но при этом совершенно очарованный находчивостью нашей героини. Жюстина же от своей маленькой победы над столь блистательным кавалером испытала такое наслаждение, какое иной более опытной участнице молодежных конференций не могла бы доставить и целая научная группа с антарктической станции «Академик Вернадский», завернувшая на конференцию прямо с экспедиционного судна после долгой полярной ночи.

Английская готическая новелла

Дорогая Джейн!
После долгого перерыва, наконец, снова пишу тебе. Мое прошлое письмо оборвалось на том, как в минувший понедельник я приехал в Киев. Город встретил меня пасмурным небом и мелким моросящим дождем: я шел в полутьме по древним улочкам, а дождевые капли стекали по фигурам причудливых химер на фасадах зданий и собирались в потоки, стекавшие вниз по спускам куда-то к Днепру, точно также как когда-то, во время междоусобных войн, стекала по ним кровь русских воинов. В какой-то момент мелкая морось стала переходить в ливень, и я стал смотреть по сторонам в поисках временного пристанища. Не так далеко располагался Институт зоологии, куда я имел рекомендательные письма: уже час как начался рабочий день, так что время показалось мне вполне приличным для визита.
Я прошел под арку во внутренний дворик и не без труда нашел дверь института. Она была не заперта. Я вошел и стал подниматься по лестнице. Вопреки моим ожиданиям, я не услышал привычных для любого научного учреждения звуков: веселого щебета аспиранток, звяканья чайных ложечек, бодрого стука по клавиатуре сидящих в чатах и социальных сетях научных сотрудников. В институте стояла мертвая тишина, не горели лампы – длинные коридоры едва освещались светом, просачивающимся с лестничных площадок. Я несколько оробел, но решил продолжить свой путь в поисках людей. Обойдя нижние этажи, я не нашел ни одной открытой двери и двинулся выше. Тишина и полумрак стали угнетать меня – ты ведь знаешь о странных событиях, которые пришлось пережить мне в Крыму, когда я собирал троглофильных беспозвоночных в Городе мертвых, так что, надеюсь, не станешь упрекать меня. Блуждая по коридорам, я стал замечать, что здание не так мертво, как мне показалось на первый взгляд. Кое-где тускло светились щели дверных рам – вероятно, кто-то, уходя на выходные, оставлял компьютеры включенными для закачки фильмов. Кое-где слышались неясные шорохи, а однажды, – откуда-то с четвертого этажа послышались заунывные звуки продольной флейты – обрывки какой-то древней мелодии, под которую, вероятно, когда-то отправлялись на смерть кельтские воины. Но, несмотря на все мои усилия, мне долго не удавалось найти ни одной живой души. Только, после долгого хождения по темному зданию, мне удалось уловить за одной из дверей неясные звуки – там явно кто-то был. Я подошел к двери и попробовал окликнуть того, кто находился за ней. Ответом мне была тишина, неизвестный за дверью затаил дыхание. Несколько минут я пытался уговорить человека за дверью ответить мне, наконец, идя на крайнюю меру – просунул под дверь одно из рекомендательных писем, взятое мною у одного весьма уважаемого академика. Неизвестный долго шуршал письмом, по-видимому, внимательно изучая его, а затем попросил отойти подальше от двери, чтобы он мог рассмотреть меня в замочную скважину. Я исполнил его просьбу, а затем в свою очередь попросил его открыть дверь. Он радостно рассмеялся: «Дверь заперта, а ключа нет. Ее смогут открыть только мои сослуживцы, когда они придут на работу». На мой вопрос – почему, собственно, их до сих пор нет, он неопределенно хмыкнул, но внятного ответа не дал.
- А как, собственно, Вы оказались заперты, – поинтересовался я.
- Ах, Вы же не знаете. Он снова появлялся в институте. Пытался сделать доклад о связи происхождения головоногих моллюсков с динамикой приливов. Все разбежались, а у меня растянута нога и я не мог быстро бежать. Вот я и заперся, а ключ отдал коллеге, чтобы не поддаться соблазну из-за голода или жажды выйти отсюда.
- А в чем, собственно, проблема? Чем так ужасен этот доклад? И кто этот докладчик?
- Мы не называем его по имени. Знаете, примета, выработанная годами. Вы разве его еще никогда не слушали? Ах, ну да, иначе бы не спрашивали. Понимаете, есть старая легенда, что если несколько десятков раз за год прослушать один и тот же эволюционный доклад, то может запускаться процесс инволюции… Ну, это, вроде бергианства обратного действия, но механизм скорее психоламаркистский. В общем, в каждой филогенетической ветви борются свет и тьма, и, в случае нарушения баланса, можно начать непроизвольно инволюционировать в более примитивный организм, в данном случае – стать по сути дела, живым ископаемым, типа аммонита.
- Но разве это возможно с точки зрения кладизма?
- Да-да, конечно, это будет конвергентная форма; наверняка можно будет даже отдельно описать в Вестнике зоологии: что-нибудь вроде «Форма 9 – очередной объект неясного таксономического положения из батиали Черного моря». Но, понимаете, мы сейчас с разделились с музеем и у нас теперь свой отдел фондов, так что типовые материалы очень востребованы, и на прижизненное изучение рассчитывать не стоит… О, боже! Вы слышите!!?
Я прислушался и действительно услышал шаги человека, поднимающегося по лестнице.
- Ну, наконец-то, кто-то пришел. Я сейчас попрошу, чтобы Вас выпустили.
- Да нет, как Вы не понимаете! Для своих еще рано, – это он! Бегите – там, в конце коридора, дверь, а я постараюсь, чтобы он меня не услышал. Не мешкайте же.
Я последовал его совету и прошел в конец коридора, где действительно оказалась неприметная дверь; открыв ее, я прошел через узкую подсобку и очутился в зале музея. Меня мгновенно ослепил яркий свет витрин, оглушил шум разговоров. Толпа подхватила меня и понесла дальше от маленькой хлипкой двери, отделяющей этих ничего не ведающих беззаботных отдыхающих от темных тайн по ту сторону стены.

Классическая поэзия «Золотого века»

Научный мой руководитель
Который год в маразм впадал.
Читал мне наизусть свой дисер
И лучше метода не знал.

Так думал соискатель юный,
Листая путевой дневник, –
Заботой ветреной фортуны
Таксономист и полевик.

Онегин, добрый мой приятель
Родился на брегах Невы
Где РАНа ЗИН стоит (увы
И БИНу место там, читатель).

Судьба Онегина хранила:
Его и школа не сгубила,
И экоклуб с пути не сбил –
Ловить-колоть не отучил.

Нас всех учили понемногу
И не тому, и как-нибудь.
Тому, кто шел с программой в ногу,
Науку не перевернуть.

Боясь химической проказой
Свои исканья опошлить,
Не мог он прелестей липазы
И цикла Кребса оценить.

Ругал Опарина и Бэра,
Но Майра обожал без меры,
И был упорный дарвинист.
Готов был объяснять was ist
Про дивергенцию и демы,
«Недостающего звена»
Гипотезы и имена
И родословные проблемы.

Учить он не имел охоты
Математических основ
Фенописания зубов,
Но матерные анекдоты
Про корреляционный вздор
Любил ввернуть он в разговор.

Роман втор. пол. XIX в.

Вариант А. Романтизм. Генрих шел в лабораторию в расстроенных чувствах. Сегодня истекал срок подачи тезисов и оплаты организационного взноса на **** съезд биохимического общества. Он знал, что заведующий лабораторией надеется, что он предложит отправить туда тезисы по своей последней серии экспериментов, куда и заведующий и его многочисленные прихлебатели могли бы войти в качестве соавторов. Им это нужно было позарез для выполнения плана по количеству публикаций. Генрих не хотел идти на это. Он не был уверен в результатах и хотел повторно провести несколько экспериментов. У него самого в этом году уже хватало публикаций, да и честь не позволяла ему поступаться качеством научной работы из-за чьей-то безалаберности и неспособности вести самостоятельные исследования. Был, правда, еще один момент – организационный взнос был очень велик и даже, разделенный на всех соавторов представлял собой круглую сумму. Генрих же пару дней назад был вынужден потратить большую часть остававшихся у него до аванса денег на то чтобы выкупить из долговой ямы своего старого школьного друга. Из-за этого последние несколько дней он ходил на работу пешком, а весь его дневной рацион составляла полуторафунтовая булка и две пинты пива. Конечно, он мог одолжить денег на оргзнос у того же заведующего лабораторией, но тогда бы он попал в нестерпимую для себя зависимость, которой он никогда бы себе не простил.
Генрих зашел в еще пустую лабораторию. Уже две минуты как начался рабочий день, но другие сотрудники, менее щепетильно относящиеся к своим должностным обязанностям, еще и не думали появляться. Генрих сидел за рабочим столом, заполнял аккуратным почерком лабораторный журнал и вспоминал свои школьные годы. Он познакомился с заведующим лабораторией еще за школьной скамьей – они единственные из всего класса собирались поступать на биологический факультет, но какими, при этом, они были разными людьми! Вся жизнь Генриха была пронизана его упорством и трудолюбием, он учился, не зная праздников и выходных. Будущий же заведующий входил в науку по-своему. Его трудно было найти в библиотеке, зато ни один день открытых дверей или показное экологическое мероприятие не проходило без его участия – с малолетства он обрастал связями, знакомствами, опутывал окружающих паутиной своих интриг.
Через два часа после начала рабочего дня дверь отворилась, и в лабораторию вошел заведующий, ведя под ручку новую лаборантку – девушку с вульгарным лицом и развратной походкой (которая, как подозревал Генрих, была взята на работу не только и не столько за свои деловые качества). Он подошел к Генриху и пристально посмотрел ему в глаза, явно интересуясь – что тот решил по поводу отсылки тезисов, но Генрих уже принял единственно возможное для порядочного человека решение и любой бы понял по его сверкающему взгляду, каков будет ответ.
Вариант Б. Натурализм. Генрих зашел в лабораторию. Он опоздал на несколько часов, но серия экспериментов была уже почти закончена, так что он не был обременен работой. В лаборатории уже было несколько человек. Он поздоровался со всеми и пошел курить в коридор. Через несколько минут к нему присоединился заведующий, который был явно уже навеселе. Он, брызгая слюной, стал рассказывать Генриху последние идеи: «Слушай – сегодня же дидлайн на съезд, давай публикнем твои последние эксперименты всей лабораторией. Деньги за оргвзнос раскидаем – а тебе как, хе-хе, автору премией компенсируем. Я договорился – у нас три человека до плана по публикациям не дотягивают – так они сегодня будут выставляться». Заведующий сделал паузу, заговорщицки подмигнул Герману и, грязно хихикая, прошептал ему на ухо: «А знаешь – включи новую лаборантку в соавторы. Она приезжая, через год универ заканчивает. Единственный вариант в городе зацепиться с общагой – идти в аспирантуру, а публикаций у нее пока нет. Она тебе за это хоть стриптиз на столе спляшет – в общем, ты меня понимаешь?» – он снова захихикал. У Генриха сладко заныло в животе. Перспектива отметить завершение серии экспериментов грандиозной попойкой обрадовала его до глубины души, он никогда не был чужд этому пороку.
Через несколько часов, попойка была уже в самом разгаре, и большая часть сотрудников лежали мертвецки пьяными на полу лаборатории, а Генрих с завлабом сидели на небольшом гостевом диванчике и лапали новую лаборантку. Она с непривычки перебрала спиртного и не могла достойно отразить их притязания. Вдруг Генриху пришла в голову запоздавшая мысль, и он в ужасе сказал завлабу:
- Слушай, а мы же ни тезисов не написали, ни оргзнос не отправили, а сейчас уже и не успеем!
- Ничего, потом отправим, не в первый раз. У меня там кореш в оргкомитете.
Вариант В. Реализм. Генрих вошел в лабораторию, мучимый сомнениями. Заведующий лабораторией хотел, чтобы он отправил на съезд тезисы по последней серии экспериментов, включив туда соавторами остальных сотрудников лаборатории. Обычно Генрих так и делал, это было принятой у биохимиков традицией, но в этот раз его снова стали посещать мысли, которые он не раз пытался в себе подавить. «А что, если в этот раз взять и никого не включать? Тварь я ничтожная или право имею?» – думал Генрих. – «Или, например, всем сказать, что включаю, а в действительности отослать тезисы без соавторов. Причем деньги за оргвзнос со всех собрать, да и спустить их в рулетку». Генриха сдерживало то, что он не питал к своим сослуживцам плохих чувств, они все были неплохими людьми, а что звезд с неба не хватали – так дети, внуки, огород, несправедливая социальная политика государства, не дающая им без опасения за свое благосостояние уйти на заслуженную пенсию.
В общем-то, и заведующий не был плохим человеком, время от времени с ним можно было с удовольствием пообщаться и даже выпить пару рюмок, сидя на специально поставленном в лаборатории гостевом диванчике, вспоминая забавные истории из школьного прошлого и перекидываясь фривольными шутками с новой лаборанткой. Но временами его заносило, он начинал плести вокруг себя нелепые и бессмысленные интриги, пользуясь накопленными за многие годы связями и знакомствами.
Шли часы, а Генрих никак не мог прийти ни к какому решению.
Вариант L. Сюрреализм. Генрих пришел на работу за полчаса до официального начала рабочего дня, но все его коллеги уже были на месте. Заведующий встретил его вопросом – успел ли он подать тезисы на съезд. Генрих ответил утвердительно – еще две недели назад он закончил серию экспериментов и даже для уверенности провел некоторые из них повторно, так что он успел заблаговременно без спешки написать и отослать тезисы задолго до установленного срока. Заведующий обрадовался и сообщил Генриху последние новости – оказывается, все сотрудники лаборатории смогли подготовить на съезд отдельные доклады, так что на съезде лаборатория будет представлена вполне внушительной делегацией. Но самым приятным сюрпризом стало то, что даже новая лаборантка, которой по должности публиковаться было не обязательно, смогла подготовить довольно крепкую работу – свою первую публикацию. Услышав это, Генрих подошел к дебютантке и горячо поздравил ее с началом научной карьеры, по-дружески поцеловав ее в щечку. Раскрасневшаяся от смущения девушка, расцветшая от многочисленных поздравлений, сыпавшихся на нее с самого утра, скромно поблагодарила его и пригласила на торжественное раскрытие бутылки шампанского после окончания рабочего дня, которым она по совету старших товарок, решила отметить этот знаменательный в ее жизни день.

Поэзия «Серебряного века»

Я стою на мосту и гляжу с вышины:
Как ты ходишь по пирсу с поникшим лицом,
Пришвартован корабль из дальней страны,
Ты пошел бы хоть юнгой туда, хоть гребцом!

Милый мальчик, наверно ты слушал не раз,
О студенческих практиках лучших времен,
И что плавал туда факультетский баркас,
Где прошел Моисей и погиб фараон.

А на этот корабль не пускают тебя,
Не хотят жемчугов, не боятся угроз,
И ты снова идешь, презирая себя,
В универ, где изысканный бродит завхоз.

Театр абсурда

Кладист уходит за водой. Возле палатки садятся двое очень пьяных человека, робко улыбаются, молчат. Затем начинают монотонный диалог.

ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Извините меня, но мне кажется, что я вас уже, где-то видел.
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Да и мне кажется, что мы знакомы.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Не в Харькове ли мы встречались?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Возможно, возможно! Я родом из Харькова, однако, не могу точно сказать, виделись ли мы там.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Боже мой, это любопытно! Я сам родом из Харькова!
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Это любопытно!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Да, любопытно! Только, я оставил город Харьков пять дней назад, на утреннем поезде, в восемь тридцать.
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Какое причудливое совпадение! И мне приблизительно пять дней назад пришлось ехать на том же поезде!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Вот как! Получается, что мы встречались в поезде?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Это действительно возможно, вероятно, логично и, в конце концов, почему бы и нет! Но я не помню этого!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Моё место было в вагоне номер 8.
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Поразительно! И моё место было в вагоне номер 8. Возможно, мы там и встретились?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Это действительно возможно, в конце концов! Но я не помню, сударь!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Я сидел на третьем месте у окна...
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Надо же! А я на шестом, у окна, напротив вас, но я опять ничего этого не помню!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: А где Вы работаете в Харькове?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: В Харьковском университете.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Надо же! И я там! Значит мы, возможно и встречались на работе?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Это действительно возможно, но я не помню.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Я, кстати, работаю на биологическом факультете...
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Странно! И я на биологическом факультете.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Получается... получается... получается! Получается, что мы видели друг друга на факультете!
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Возможно! А я не помню!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Я вот лично – зоолог.
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Потрясающе! И я – зоолог.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК [размышляет]: Так, так, так! А не в зоологическую ли экспедицию Вы приехали на Дунай? Я вот именно за этим! Вот как раз моя палатка!
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Какое совпадение, о господи, какое совпадение! И я за этим – и тоже живу в этой палатке!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Вот как! Получается, что мы спим в одной палатке! Ну вот, там мы и встречались!
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Возможно, там мы и встречались, может быть даже сегодняшней ночью, но я ничего не помню, сударь!
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Я вот занимаюсь такими животными – это эктопаразитические аннелиды с присоской и роговыми челюстями.
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Потрясающе! И я занимаюсь эктопаразитическими аннелидами с присоской и роговыми челюстями.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК [тем же монотонным голосом]: Как удивительно, какое совпадение! А может это одни и те же эктопаразитические аннелиды?
ВТОРОЙ СОБЕСЕДНИК: Возможно, возможно, сударь.
ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Вот как! Значит, возможно, что мы очень близкие коллеги и наверняка даже братья! Ну вот, потому то мы и встречались!

Они залезают в палатку и засыпают. Входит на цыпочках кладист, обращается в зрительный зал, приложив палец к губам.

КЛАДИСТ: Они теперь слишком счастливы и не слышат меня. Открою-ка я вам тайну. На самом деле, их выводы неверны. И вот почему. Аннелиды, которыми они занимаются – это разные аннелиды. Одни паразитируют на широком спектре позвоночных и моллюсков, а другие – Branchiobdellidae – только на десятиногих раках. Использование 18S рДНК и морфологические характеристики, показывают, что Branchiobdellidae формируют монофилетическую группу, легко отличаемую от пиявок при использовании двух «дальних» олигохет в качестве «outgroup». А из этого следует, что они ошиблись в своих расчётах, и, несмотря на удивительные совпадения, не являются братьями. Они оба жестоко обмануты. Но кто же тогда они? Кто заинтересован в этой неразберихе? Я не знаю. Да и не надо нам этого знать, оставим всё как есть.

Повесть в «телеграфном» стиле

Мигель и Базилио недоуменно разглядывают пробу.
- Пахнет формалином, – неуверенно говорит Базилио.
- Но откуда он там взялся, – удивляется Мигель, – я никогда его не использую. Формалин – это спирт для гринго*.
- Это Мария принесла, она не пьет спирт.
- Да… Чечако** есть чечако**. Надо бы переспиртовать, но у меня нет спирта – только ром***.
- Ничего, как раз собьет запах формалина. Он достаточно крепкий?
- Даже крепче чем надо. Че Гевара прислал в качестве революционной помощи. Вот попробуй.
Базилио делает несколько глотков, выливает из пробирки формалин и заливает пробу ромом.
- Да крепковат, надо разбавить, – наливает на глаз в пробирку немного терере****. – Теперь вроде семьдесят шесть.
Вдруг по всему институту начинают хлопать раскладушки.
- Все, хватит работать – сиеста начинается.
Зоологи вытаскивают раскладушки, ложатся и засыпают. Им снится плавающая в море большая рыба и другие гидробионты, пиво, ром***, Мария, Че Гевара и формалин.

*иностранец
**новичок
*** местный крепкий напиток
****мате, заваренный «холодным» способом.

Магический реализм второй пол. XX в.

Аркадий проснулся, оттого, что над ним пронеслась неясная тень. Он открыл глаза. Мимо медленно летел в полуметре над землей, огибая кучи валяющихся между палатками бутылок, гитар и спящих студентов, ведущий практику преподаватель-орнитолог. Это умение было жалким остатком тех обширных мистических практик, что оставил своим многочисленным ученикам профессор Пузанов, проведший немало лет в кругу африканских колдунов. Сам Иван Иванович (помимо искусства полета, без которого он никогда бы не открыл Большой каньон Крыма) умел задерживать дыхание настолько, что не раз доныривал в море до сероводородной зоны, а, занимаясь переводом книги Уоллеса, трижды вызывал его из могилы для согласования неоднозначных отрывков. Ведущий практику летел над лагерем, тормоша пьяных студентов, тряся палатки и забрасывая далеко в кусты невымытую посуду. Наконец, были разбужены все, кроме одной девушки спавшей в развилке четырехсотлетнего дуба.
Девушка была красива, и Аркадий не раз подумывал ее изнасиловать, но он знал, что на стационар наложено заклятие, и если сделать это, то, во-первых, ему придется на ней жениться, а, во-вторых, к концу сессии у нее появится хвост, от которого не сможет избавиться ни она, ни ее потомки вплоть до девятого поколения. Соблазнить же ее не было возможности, так как еще в начале практики она праздновала день рождения и выпила столько вина, что не просыпалась уже вторую неделю.
Впрочем, у него в любом случае не было времени на развлечения. Практика уже подходила к концу, а ее тайная настоящая цель в очередной раз не была достигнута. Студенты, сдачи зачетов, экскурсии – все это было лишь прикрытием для многолетних поисков тюленя-монаха. Много лет назад КРУ провело ревизию подготовки первого издания Красной Книги Украины. Еще тогда проверяющие учинили страшный скандал, не веря, что это животное действительно существует. Скандал замяли, и книгу выпустили, но было решено не давать деньги на второе издание пока чиновникам не покажут фотографию тюленя-монаха, живущего на украинской территории. Второе издание было нужно стране как воздух, но который год искомую фотографию сделать не удавалось.
Аркадий и сам не был уверен, что тюлень-монах существует. Одни мудрые люди рассказывали, что этот зверь ранее был многочислен у западных берегов моря, но не выдержал людского присутствия, из чего следует, что литорализация населения необратимо воздействует на контурные сообщества; другие и вовсе считали, что все указания этого животного вызваны ошибкой в определении, а очевидцы видели всего лишь ручных ластоногих сбегавших из зоопарков и океанариумов. Местные экологи возражали – тюлень-монах в Придунавье жил, но его экология была тесно связана с морским лиманом Сасык, а когда лиман превратили в водохранилище, среди прочих проявлений экологической катастрофы было исчезновение этого уязвимого вида. Наконец, на прошумевшем экуменистическом морском круизе, на котором встретились морские биологи черноморских стран и патриархи всех православных церквей для совместного молебна о появлении в Черном море естественных врагов гребневика-мнемиопсиса, была высказана еще одна гипотеза. Вполне возможно, что научная литература, содержащая упоминания о тюлене-монахе, стала жертвой искаженного цитирования откровения монаха Иоахима Блаженного, в котором он узрел огромного тюленя, пожирающего корабли (что символизировало Диавола забирающего души грешников). Помимо всего прочего, местные рыбаки и егеря не рассказывали, что видели «что-то такое» летом, сразу после Дня рыбака, причем некоторые утверждали, что это был утонувший здесь некогда практикант, ставший после смерти человеко-рыбой и покровительствующий выходящим в одиночку в море рыбацким каякам. Аркадий пару раз специально приезжал в дельту на День рыбака, но вовремя понял, что здоровье ему все же дороже, чем этот фантомный зверь.
Аркадий встал и принялся за работу. Для начала он позавтракал, отрезая от густого после ночной пьянки воздуха куски и намазывая на них паштет, а затем, отделил от себя две астральных сущности. Одну из них он отправил на помощь преподавателю принимать у студентов зачет, вторую послал за водой, а сам взял фотоаппарат и двинулся на поиски тюленя. В этот раз он решил, наконец, воспользоваться дурно пахнущим зельем, которое дала ему одна старуха в соседней деревне. Услышав, что он ищет тюленя-монаха, она предложила ему эту странную смесь, которая должна помочь увидеть зверя, попросив взамен, чтобы он принес ей земли со следа тюленьей ласты (земля нужна была ей для выращивания одной целебной травы). Аркадий взял у нее зелье, но до сих пор не решался испробовать. Отойдя немного от лагеря, он разделся догола и вымазался мазью с ног до головы. Затем, он, следуя совету старухи, смазал мазью объектив фотоаппарата и края цифрового носителя, чтобы иметь возможность сделать качественные снимки.
Действительно, не прошло и нескольких минут, как он почувствовал происходящие изменения. Воздух искрился, краски листвы стали ярче, появились оглушающие яркие ароматы. После нескольких минут ходьбы он увидел в просветах деревьев накатывающие на берег волны, хотя по его расчетам море должно было находиться от него не менее чем в трех километрах. Он вышел на берег. Это был залитый солнцем пляж – пляж его мечты. Чистейший песок с высокими дюнами, простирающимися вдоль моря, переходил в обрамляющие впадающий в море речной рукав заливные луга, где толпились колпицы и пеликаны. Аркадий много лет ездил по дельте, но он был уверен в том, что не видел ранее ни такого побережья, ни этого рукава. Чтобы не тревожить кишащую на пляже живность – жуков-отшельников, гранарий, греющихся на песке желтобрюхих и леопардовых полозов, он снял обувь и пошел по колено в воде, по морскому дну, испещренному норками раков-кротов по направлению к устью рукава. И вот, возле устья рукава несущего в море кристально чистую воду он увидел их – пару тюленей-монахов весело плещущихся в воде. Самка выползла на берег и улеглась отдыхать прямо возле ног Аркадия; он онемел от восторга. Через несколько минут к ней присоединился самец, он вытащил на берег добычу, только что утянутую прямо перед носом неповоротливой белуги. Это были две миноги. Самка долго принюхивалась к презенту и выбрала карпатскую, оставив украинскую своему партнеру. Аркадий тихо вытащил фотоаппарат. Его палец плавно лег на кнопку и сделал первый кадр, разрушивший проклятие долгих лет одиночества, пережитых первым изданием Красной Книги Украины.

Ржунимагу!!!!! ... в смысле это... просто феерически и грандиозно!!!! вот

Средневековая уйгурская притчевая проза

Пришла юннатка к старому мудрецу и говорит ему:
- Я хочу изучать природу.
- Нет, - говорит он, - сначала задумайся, хочет ли природы быть предметом твоего изучения.

Пришла снова юннатка к мудрецу и спрашивает:
- Староста деревни согласен отдать меня Вам в обучение и дать Вам за это два мешка золота, но с одним условием, - что через двадцать лет я защищу свой научный труд в споре с Высшим советом старейшин. Соглашаться ли мне?
- Конечно, соглашайся, за двадцать лет то уж точно не будет на свете или меня или старосты или системы защиты трудов в совете старейшин!

Пришла юннатка к мудрецу и спрашивает:
Как мне узнать – какова роль насекомых на лугу? Надо ли посчитать, сколько их там, или узнать какие у них враги и друзья?
Ответил он:
Не спрашивай у насекомых, сколько их, и зачем они на лугу – спрашивай у себя, зачем на лугу ты сама, друг ты себе или враг? Тогда откроется тебе и все остальное.

Прибежала юннатка к мудрецу и кричит:
- Учитель, я поймала редкую стрекозу!
Засмеялся мудрец:
- Нет, это не ты поймала стрекозу! Это стрекозы на всю жизнь поймали тебя в свои сети!

Афроамериканская поэзия первой половины XX века

Я – ботаник бедный, я в зной и в стужу,
Копаю землю ржавой лопатой,
Почему не жалко меня тебе, человек в белом халате?

Мне копать так трудно, свой жалкий дисер лет уж десять копаю!
По моей спине пот ручьями струится, слепни меня кусают!

А ты взял, включил свой крутой секвенатор, за три дня и дисер,
Не за труд упорный, на грант заграничный, его получил ты, мистер!

С рюкзаком огромным кондуктор в трамвай меня не пускает, бандюга,
Зато ты не пролезешь в ворота райские со своей дорогой центрифугой!

Говоришь, статьи твои в импактных журналах,
Словно счет депозитный в банке.

Реферат в BIOSIS, репринты блестящие,
В PDFах гранки.

Ну, я в двух копиях свою монографию наберу на машинке,
В море Черное брошу первую копию, да в пивной бутылке,

А вторую, несшитую, с крыши сарая я по ветру брошу
Пусть страна родная по кускам читает эту книгу хорошую!